Неточные совпадения
Англичане, по примеру других своих колоний, освободили черных от рабства, несмотря
на то что это повело за собой вражду голландских фермеров и что земледелие много
пострадало тогда, и
страдает еще до сих пор, от уменьшения рук. До 30 000 черных невольников обработывали
землю, но сделать их добровольными земледельцами не удалось: они работают только для удовлетворения крайних своих потребностей и затем уже ничего не делают.
Если они
на земле тоже ужасно
страдают, то уж, конечно, за отцов своих, наказаны за отцов своих, съевших яблоко, — но ведь это рассуждение из другого мира, сердцу же человеческому здесь
на земле непонятное.
— Так что ж, что в рабском — прямее в рай попадешь. И Христос в рабском виде
на землю сходил и за рабов
пострадал.
«Я, кажется, не забывал молиться утром и вечером, так за что же я
страдаю?» Положительно могу сказать, что первый шаг к религиозным сомнениям, тревожившим меня во время отрочества, был сделан мною теперь, не потому, чтобы несчастие побудило меня к ропоту и неверию, но потому, что мысль о несправедливости провидения, пришедшая мне в голову в эту пору совершенного душевного расстройства и суточного уединения, как дурное зерно, после дождя упавшее
на рыхлую
землю, с быстротой стало разрастаться и пускать корни.
У подножия гор, там,
на тесных равнинах
земли, жизнь, тревожно волнуясь, растет, и
страдает усталый владыка равнин — человек.
— Чего он добивается? — воскликнула Люба. — Денег только… А есть люди, которые хотят счастья для всех
на земле… и для этого, не щадя себя, работают,
страдают, гибнут! Разве можно отца равнять с ними?!
— Ну, какое сравнение разговаривать, например, с ними, или с простодушным Ильею Макаровичем? — спрашивала Дора. — Это — человек, он живет, сочувствует, любит,
страдает, одним словом, несет жизнь; а те, точно кукушки, по чужим гнездам прыгают; точно ученые скворцы сверкочат: «Дай скворушке кашки!» И еще этакие-то кукушки хотят, чтобы все их слушали. Нечего сказать, хорошо бы стало
на свете! Вышло бы, что ни одной твари
на земле нет глупее, как люди.
Вершинин(подумав). Как вам сказать? Мне кажется, все
на земле должно измениться мало-помалу и уже меняется
на наших глазах. Через двести — триста, наконец тысячу лет, — дело не в сроке, — настанет новая, счастливая жизнь. Участвовать в этой жизни мы не будем, конечно, но мы для нее живем теперь, работаем, ну,
страдаем, мы творим ее — и в этом одном цель нашего бытия и, если хотите, наше счастье.
Счастлив еще: его мученья
Друзья готовы разделять
И вместе плакать и
страдать…
Но кто сего уж утешенья
Лишен в сей жизни слез и бед,
Кто в цвете юных пылких лет
Лишен того, чем сердце льстило,
Чем счастье издали манило…
И если годы унесли
Пору цветов искать как прежде
Минутной радости в надежде;
Пусть не живет тот
на земли.
— Ты очень счастлив; твоя душа в день рождества была — как ясли для святого младенца, который пришел
на землю, чтоб
пострадать за несчастных. Христос озарил для тебя тьму, которою окутывало твое воображение — пусторечие темных людей. Пугало было не Селиван, а вы сами, — ваша к нему подозрительность, которая никому не позволяла видеть его добрую совесть. Лицо его казалось вам темным, потому что око ваше было темно. Наблюди это для того, чтобы в другой раз не быть таким же слепым.
Елеся. Всех не отдам, Тигрий Львович, живого в
землю закопайте, не отдам. Мне третья часть следует. (Плачет). Дом заложен,
на сторону валится, маменька бедствует. Долго ль нам еще страдать-то? Нам бог послал. Нет, уж это
на что же похоже! Не троньте меня, грубить стану.
— Слышу я как бы плач. Плачет
земля. И слышал я как бы крик, вопли и стон, голоса детские.
Страдает земля. И слышал я хохот глумливый, визги сладострастия и ворчание убийц. Грешит
земля. И страшно тому, кто
на земле живет.
Но, рассмотрев его черты,
Не чуждые той красоты
Невыразимой, но живой,
Которой блеск печальный свой
Мысль неизменная дала,
Где всё, что есть добра и зла
В душе, прикованной к
земле,
Отражено как
на стекле,
Вздохнувши всякий бы сказал,
Что жил он меньше, чем
страдал.
А жаба все карабкалась выше. Но там, где кончались старые стволы и начинались молодые ветви, ей пришлось немного
пострадать. Темно-зеленая гладкая кора розового куста была вся усажена острыми и крепкими шипами. Жаба переколола себе о них лапы и брюхо и, окровавленная, свалилась
на землю. Она с ненавистью посмотрела
на цветок…
В христианстве должно быть придаваемо одинаково серьезное значение как тому, что Христос воплотился, «
на земле явися и с человеки поживе»,
пострадал и воскрес, так и тому, что Он вознесся
на небо, снова удалился из мира, сделался для него опять, хотя и не в прежнем смысле, трансцендентен, пребывает
на небеси, «седяй одесную Отца» [Господь, после беседования с ними <апостолами>, вознесся
на небо и воссел одесную <т. е. справа от> Бога (Мк. 16:19).].
В жизни моей я нередко
страдала и всегда была убеждена, что возможное
на земле счастие заключается в одном спокойствии совести.
Слишком многие люди
на земле считают свои страдания несправедливыми, не понимают, почему именно
на их долю выпадают мучительные болезни, горькая нужда, неудачи, измены, почему им приходится
страдать более, чем людям, которые не лучше их, даже много хуже.
И для будущего человечества я не хочу погибать, не имею
на это ни малейшего желания! Если вчерашний человек
страдал для меня, а я должен
страдать для завтрашнего, а завтрашний будет
страдать для послезавтрашнего, то где же конец, где смысл в этой бессмыслице? Нет, довольно этого обмана. Сам хочу жить и пользоваться всеми благами жизни, а не навозить собою
землю для какого-то будущего джентльмена-белоручки… ненавижу его со всем его блаженством! Не нужно мне этого барина.
На той части осуществления искупления, вследствие которой после Христа
земля для верующих уже стала рождать везде без труда, болезни прекратились и чада стали родиться у матерей без страданий, — учение это не очень останавливается, потому что тем, которым тяжело работать и больно
страдать, как бы они ни верили, трудно внушить, что не трудно работать и не больно
страдать. Но та часть учения, по которой смерти и греха уже нет, утверждается с особенной силой.
Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который
страдал от того, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же
страдал, как
страдал он теперь, засыпая
на голой, сырой
земле, остужая одну сторону и согревая другую; что, когда он бывало надевал свои бальные, узкие башмаки, он точно так же
страдал как и теперь, когда он шел уже совсем босой (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками.